Однажды в церковь приехала греческая семья: отец, мать и дочь, страдающая от одержимости демоном. Девочка рвала на себе одежду, убегала в лес, где её приходилось разыскивать, словно охотники выслеживают зверя. Иногда с ней случались припадки: она кричала, царапала лицо, била себя кулаками по голове, рвала волосы, как будто невидимый огонь жег её изнутри.
Родители попросили меня отчитать их дочь. Мне не приходилось раньше читать молитвы об изгнании демонов, и я, по своей неопытности, согласился. Однако ещё до этого случая митрополит, тогда архимандрит Зиновий, предупредил меня: «Будь осторожен с отчиткой. Некоторые молодые священники брались за это непосильное для них дело, но и себе повредили, и другим не помогли».
Я спросил: «Как мне быть, отказывать в таких просьбах?» Владыка Зиновий ответил: «Соглашайся только в самых крайних случаях, и то лучше отслужи молебен с акафистом, а затем прочитай канон на изгнание бесов, а не заклинательные молитвы». Видно, владыка знал мою немощь и под моей внешней горячностью видел самонадеянность и гордыню.
В церкви не было никого, кроме несчастной девушки и её родителей. Она сидела неподвижно, как будто не замечая нас, и не произносила ни слова. Я поставил аналой с крестом и Евангелием на середину храма, достал Требник и начал искать молитвы, посвящённые тем, кого одолевают злые духи.
Вдруг девушка, которая до этого момента сидела словно окаменев, начала проявлять беспокойство. Она с испугом оглядывалась по сторонам, будто не понимала, где находится. Когда я нашёл нужные молитвы и приготовился читать их, она молча вскочила со скамейки и бросилась к двери. Родителям с трудом удалось удержать её.
Меня поразило, как она могла заранее почувствовать, какие именно молитвы я буду читать. Родители подвели её к аналою, держа за руки. Мать что-то ласково шептала ей на ухо, гладила по голове и лицу.
Я начал читать молитвы, и вдруг из уст девушки вырвался злобный, нечеловеческий и даже не звериный крик. В нём звучала боль, ненависть и безысходная тоска. Я обернулся и увидел её глаза: это были глаза не человека — через них смотрел демон.
Я помню, как в детстве гулял по винограднику с матерью, и вдруг недалеко от нас в траве что-то зашевелилось. Это была змея: она подняла голову, вытянула туловище вверх, словно готовясь к броску. Нас разделяла глубокая канава с водой, которой поливали сад. Змея не могла бы переползти через эту канаву, но какой-то страх перед этим гадом, как перед непримиримым врагом, заполз в моё сердце. Мать схватила меня за руку и быстро повела прочь.
Теперь, видя глаза этой бесноватой, я ощутил ужас демонического мира. Демон, беспощадный враг и убийца, в котором одно только чувство — ненависть, наполняющая его, смотрел на меня. Перед этой жгучей злобой взгляд змеи, готовящейся к прыжку, чтобы вонзить свои ядовитые зубы в жертву, показался бы взглядом ребёнка.
В глазах, которые смотрели на меня, открывалась адская бездна, где нет света. Это была смерть. Не простая смерть, как переход из этого мира в другое бытие, а вечная смерть, где нет ни пощады, ни перемены, ни конца, ни уничтожения, ни забвения; это была как бы душа самой смерти, в сравнении с которой состояние трупа в могиле, разъедаемого червями, кажется тихим сном. Казалось, что ад, выплеснувшийся из-под земли, застыл в этих диких глазах. Взглянув в них, я почувствовал то, что знал умом: у сатаны не может быть раскаяния, у него нет пощады.
Мне стало понятно и другое: мучения, которые причиняют люди друг другу, пытки, которым подвергали в застенках невинных, бессмысленное уничтожение народов, ужасы гонений на христианство, кровожадность тиранов — всё это присутствие страшной адской силы на земле. За спиной этих обезумевших некроманов и садистов, как тень, стояли демонические существа и диктовали им свою волю.
Я верил в учение Церкви об аде и рае, но считал образы рая и ада, описанные у святых отцов и в житиях святых, только сложной символикой, имеющей ассоциативное сходство с реалиями этого мира, а образы ада — вообще некими абстракциями, определённым условным языком. Но отчитка юной гречанки показала мне, что эти образы ближе к буквальной реальности, чем мне казалось раньше.
К концу отчитки изо рта девушки пошёл смрад. Это был смрад не гнили, не человеческого тела — это был смрад, в котором всё более явственно ощущался запах серы. Здесь самовнушение не могло иметь места: какой-то гадкий запах гари сменился запахом жженой серы. Наконец девушка почувствовала изнеможение, она как бы размякла на руках родителей, и они опустили её на пол.
Эти люди снова приехали на отчитку. Девушка уже разговаривала с матерью и отвечала на вопросы, даже пыталась рассказать мне о своей жизни, но она плохо понимала по-русски и смущенно улыбалась.
Когда я вынул книгу для отчитки, на её лице снова появился испуг. Она жалобно посмотрела на нас, словно просила не мучить её, а затем снова попыталась убежать из церкви.
После этого у меня начались страшные искушения, причём неожиданные и странные, к которым я не был готов. Митрополит Зиновий, у которого я исповедовался, запретил мне заниматься отчиткой в течение как минимум нескольких лет.
Затем у меня заболел и потемнел палец на ноге, как при начинающейся гангрене. Владыка сказал, что будет молиться о моём здравии, но если это гангрена, то лучше сразу сделать ампутацию. Гангрены не оказалось, но палец был наполнен гноем. Известный врач Турманидзе, который меня лечил, сказал: «Хорошо, что ты не попал в руки других хирургов, а то бы они сразу отрезали палец, не разобравшись, в чём дело». Но мне всё равно пришлось полежать в постели несколько недель.
Вскоре после этого меня перевели на другой приход.
Ещё хочу добавить, что после второй отчитки я сказал родителям этой девушки, чтобы они принесли покаяние в своих грехах. Отец рассказал о том, в чём чувствовал себя виноватым: он зачал свою дочь в Великий пост, причём в состоянии опьянения. Он также рассказал, что его отец — дед несчастной девушки — служил в сельсовете и подписал распоряжение о закрытии церкви в их селе. Потом он взял часть камней от полуразрушенного забора закрытой и разоренной церкви и использовал их для своего сарая и ограды. Соседи говорили ему: «Не делай этого», но он не послушался. После этого пришла болезнь: у него стали дрожать руки, так что он даже ложку не мог донести до рта, и в последние годы до смерти его кормили, как маленького ребёнка. Храм не разрушили, а только за¬рыли. Я посоветовал этому человеку ухаживать за храмом, следить, чтобы в окнах были стёкла, не протекала крыша, а если можно, взятые камни положить на прежнее место и с односельчанами исправить забор. Он сказал, что готов сделать больше, лишь бы его дочь стала здоровой.
(из воспоминаний архимандрита Рафаила Карелина)
Автор публикации
